Когда Анджи добралась до магазина, начался снег. Она быстро вошла внутрь. Здесь была страна рождественских чудес: кругом елки, игрушки и разноцветные гирлянды. Елки сверкали серебряными и золотыми украшениями, каждое было единственным в своем роде, и это напомнило ей о коллекции, которую Конлан собирал для нее много лет, начав с маленькой елочной игрушки, привезенной из Голландии. С тех пор он каждый год дарил ей новую.
— Эй, Анджи, — услышала она веселый голос. Это хозяйка магазина, Тилли, вышла из-за кассы. — Чем я могу тебе помочь?
Анджи огляделась:
— Мне нужны елочные игрушки.
Тилли кивнула:
— Знаешь что, возвращайся через десять минут. У меня будет для тебя елка со скидкой.
— Ну что ты, я не могу…
— А ты за это накормишь нас с Биллом ужином. — Анджи кивнула. Именно так вел дела ее отец. — Я сейчас съезжу за елкой и мгновенно вернусь.
Через час Анджи ехала домой. На крыше машины была закреплена елка, на заднем сиденье лежала коробка с игрушками и груда елочных лампочек.
Она поставила машину у крыльца. Затем постояла под деревом, подняв лицо к небу, ощущая прикосновение снежинок, похожее на поцелуи.
В магазине елка казалась меньше. Анджи достала из гаража пару отцовских рабочих перчаток и принялась отвязывать елку. К тому времени, как цель была достигнута, Анджи два раза упала и вдобавок поцарапала краску на автомобиле. Схватив елку за ствол, она с трудом, шаг за шагом, тащила ее к дому. Она была уже почти у двери, когда подъехала машина.
На нее упал свет фар. Она бросила дерево и выпрямилась. Наверное, это Мира приехала, чтобы помочь.
— Эй, — сказала Анджи, безуспешно пытаясь разглядеть хоть что-то, — ты меня слепишь.
Фары не погасли, но дверца водителя открылась.
— Мира? — Анджи нахмурилась, отступила на шаг. Она сразу поняла, как уединенно живет…
Кто-то бесшумно шагал к ней по снегу.
— Конлан, — выдохнула она.
Он подошел ближе:
— Привет, Анджи.
Она не знала что сказать. Ей хотелось, чтобы говорил он, но он молчал.
— А я как раз собираюсь поставить елку.
— Я вижу.
— Я могу рассчитывать на твою помощь?
— Я лучше посмотрю, как ты с ней справляешься.
— Ты шутишь? Вноси елку.
Он засмеялся, нагнулся и поднял дерево.
Она пошла вперед открывать дверь.
Вместе они поставили елку в крестовину. Когда они закрепили ее, Анджи сказала:
— Я принесу вина, — и поспешила в кухню. Ей было трудно смотреть на него.
Она налила два бокала красного вина и вернулась в гостиную. Он стоял у камина и смотрел на нее. В черном свитере и потертых джинсах он был больше похож на стареющую рок-звезду, чем на первоклассного репортера.
— Ну, — начал он, — я могу тебе сказать, что оказался здесь в поисках информации для материала.
— А я могу тебе сказать, что мне не важно, почему ты здесь.
Они сидели в разных концах комнаты и вели осторожный разговор. Они пили уже третий бокал, когда он спросил:
— Почему ты приходила ко мне на работу?
Как далеко она решится зайти? Она годами говорила Конлану полуправду, стараясь оградить его от плохих новостей.
— Мне не хватает тебя, — сказала она наконец. — А тебе меня?
— Не могу поверить, что ты меня об этом спрашиваешь.
Она вскочила, подошла к нему.
— А тебе? — Она опустилась перед ним на колени. Их лица были так близко, что она видела свое отражение в его синих глазах. — Это сведет меня с ума, — произнесла она, повторив фразу, которую сказала ему в детской несколько долгих месяцев назад.
— А сейчас ты в своем уме?
— Я со многим смирилась.
— Ты пугаешь меня, Анджи, — сказал он негромко. — Ты разбила мне сердце.
Она чуть-чуть наклонилась к нему.
— Не бойся, — прошептала она, протягивая к нему руки.
Анджи уже забыла, что чувствуешь, когда тебя целуют по-настоящему. Она снова ощутила себя юной — больше, чем юной, — это ощущение пронзило ее всю, сотрясая тело. Легкий стон сорвался с ее губ.
Конлан отпустил ее.
Она смотрела на него, сощурившись, чувствуя нетерпеливое желание, граничащее с болью.
— Кон!
Он испытывал то же самое. Она видела, как напрягся его рот. На мгновение он потерял власть над собой.
— Я любил тебя, — произнес он.
Если до сих пор воспоминания Анджи были подернуты туманом, прошедшее время, которое употребил Конлан, развеяло этот туман.
Она схватила его за руку. В его глазах она видела неуверенность и страх. Но там была и искорка надежды, и она попыталась раздуть ее.
— Поговори со мной, — сказала она, зная, что он после смерти Софии научился молчать, опасаясь ее задеть.
— Что изменилось?
— О чем ты?
— Тебе было мало нашей любви.
— Я изменилась.
— Неожиданно, после восьми лет одержимости, ты вдруг изменилась?
— Вдруг? — Она отпрянула. — Я потеряла отца, дочь и мужа. Ты думаешь, через это можно пройти, не изменившись? Но то, что мучит меня, не дает спать по ночам, — это ты. Папа и София ушли. Ты… — Голос ее дрогнул. — Я оставила тебя. Я не жила для тебя. Так, как ты жил для меня.
Они молча смотрели друг на друга.
— Давай займемся любовью, — сказала она неожиданно для себя. В ее голосе слышалось явное отчаяние.
Он принужденно засмеялся:
— Это не так просто.
— Почему бы нет? Всю свою жизнь мы следовали правилам. Больше нет никаких путеводителей. Мы пережили трудные времена, теперь все изменилось. Отнеси меня в постель, — тихо сказала она.
Он что-то пробормотал, и она поняла, что он сердится, но признает свое поражение.