В день родов Анджи и Конлан сидели у телефона, прижавшись друг к другу и держась за руки. Услыхав о рождении ребенка, они заплакали от счастья, до них не сразу дошел смысл дальнейших слов. Даже теперь Анджи помнит только обрывки разговора.
«Очень жаль… передумала… оставит ребенка…»
Больше года они не открывали дверь детской, дверь храма своей мечты. Перестали ходить по врачам. Потом, каким-то чудом, Анджи снова забеременела. Когда она была на пятом месяце, они решились вновь наполнить эту комнату мечтами. Лучше бы они этого не делали.
Она подошла к шкафу, вытащила оттуда большую картонную коробку и стала одну за другой перебирать хранившиеся там вещи, стараясь не предаваться воспоминаниям.
— Эй!
Она даже не слышала, как распахнулась дверь и в комнате появился Конлан.
Она понимала, что все это должно ему казаться очень странным. Его жена сидит посреди комнаты рядом с большой картонной коробкой, в которой хранятся детские вещи: ночник в виде Винни-Пуха, картинка с Аладдином в рамке, детские книжки. Анджи повернулась и посмотрела на Конлана.
— Я просто схожу с ума, — только и смогла произнести она.
Он сел рядом.
Ей хотелось, чтобы он заговорил, но он просто сидел и смотрел на нее, как животное, которое приспособилось к опасному окружению, научившись вести себя тихо. В промежутке между приемом таблеток от бесплодия и крушением надежд ее эмоции были непредсказуемы.
— Я забыла о нас, — сказала она.
— Нас уже нет, Анджи.
Наконец-то. Один из них решился это сказать.
— Я знаю.
— Я тоже хотел ребенка.
Она сглотнула, стараясь сдержать слезы. Она забыла, что в последние годы Конлан мечтал стать отцом не меньше, чем она мечтала стать матерью. Она настолько погрузилась в собственное горе, что не принимала в расчет его чувства.
— Прости, — сказала она.
Он обнял ее и поцеловал. Так он не целовал ее давно. Они долго сидели, прильнув друг к другу.
Она сожалела о том, что ей недостаточно было его любви. Желание иметь ребенка захлестнуло ее, подобно могучему приливу, в котором утонули они оба.
— Я любила тебя…
— Я знаю.
Позже ночью, когда Анджи лежала одна в кровати, она попыталась вспомнить слова, которые они сказали друг другу в последний день их любви. Но ей вспомнился только запах детской присыпки и звук его голоса, когда он с ней прощался.
Удивительно, как много времени уходит на то, чтобы разрушить жизнь. Когда Анджи и Конлан решили разойтись, на первом плане оказались детали. Как разделить неделимые вещи вроде дома, машины и сердца? К концу сентября все было кончено.
Ее дом — нет, теперь это дом Петерсонов — был пуст. Вместо спален, дизайнерской гостиной и отделанной гранитом кухни она получила внушительную сумму денег в банке и склад, наполненный мебелью. Анджи сидела на ступеньке камина и глядела на блестящие деревянные полы.
Когда они с Конланом поселились в этом доме, пол был покрыт голубым ковром. Дерево, сказали они друг другу, улыбаясь. Дети портят ковры. Это было так давно…
В дверь позвонили.
Анджи напряглась. Сегодня Кон не собирался приходить.
Она встала и открыла дверь. У входа, прячась от дождя, стояли, прижавшись друг к другу, мама, Мира и Ливви. Они пытались улыбаться.
— В такие дни, — сказала мама, — семья должна быть вместе.
Они гурьбой вошли в прихожую. От корзинки на Мириной руке шел запах чеснока.
— Испекла фокаччу, — пояснила она, проследив за взглядом Анджи. — Ты же знаешь, еда приносит утешение.
Ливви придвинулась ближе:
— Я дважды прошла через развод. Еда тут не поможет. Я предложила положить в корзинку текилу, но ты же знаешь маму.
— Пошли, пошли.
Мама собирала своих цыплят в гостиной. Тут Анджи в полной мере ощутила свой провал: в пустом помещении, которое еще вчера было домом, ее семья искала, куда бы присесть.
Анджи опустилась на холодный твердый пол. Все ждали, пока она заговорит. Мира села рядом и прижалась к ней. Мама примостилась на ступеньке камина, Ливви рядом с ней.
При виде их грустных, понимающих лиц Анджи захотелось все объяснить:
— Если бы София осталась жить…
— Не надо! — резко перебила Ливви. — Это не поможет.
Анджи едва не уступила своей боли, едва не позволила ей овладеть собой, но тут же взяла себя в руки.
— Ты права, — согласилась она.
— Можно сказать тебе всю правду? — спросила Ливви, открыв корзинку и вытащив бутылку красного вина.
— Ни в коем случае! — воспротивилась Анджи.
Ливви проигнорировала ее слова:
— Твои отношения с Коном слишком давно разладились. Поверь мне, я хорошо знаю, как уходит любовь. Пора было кончать. — Она разлила вино по стаканам. — Тебе надо куда-нибудь уехать. Возьми отпуск.
— Бегство не поможет, — возразила Мира.
Ливви протянула Анджи стакан:
— Тебе станет легче.
Следующий час они сидели в пустой комнате, пили красное вино, ели и говорили о погоде, о жизни в Уэст-Энде. Анджи пыталась следить за разговором, но продолжала думать о том, как получилось, что в тридцать восемь лет она оказалась здесь одна, без детей. Первые годы ее замужества были такими счастливыми…
— Мама хочет продать ресторан, — сказала Мира.
Анджи выпрямилась:
— Что?!
Ресторан был сердцем ее семьи, средоточием жизни.
— Мира, мы не будем об этом говорить, — сказала мама.
Анджи переводила взгляд с одного лица на другое:
— Что случилось?
— Дела идут из рук вон плохо. — Голос мамы звучал устало. — И я не знаю, как исправить положение.