Анджи мечтает о дочери. Лорен тоскует по материнской любви. Но реальность превосходит их мечты.
В тот неожиданно солнечный день на улицах Уэст-Энда было людно. Женщины вышли на крыльцо и, приставив ладонь ко лбу, высматривали своих играющих детей. Все понимали: скоро, может быть завтра, влажная дымка затянет небо, закроет ласковое солнце и снова пойдет дождь.
Как-никак, на северо-западе тихоокеанского побережья был май. Дожди в этом месяце так же неизбежны, как привидения на улицах в канун Дня Всех Святых.
— Настоящая жара, — сказал Конлан, сидевший за рулем сверкающего БМВ с откидным верхом. Это были его первые слова за последний час.
Он старался поддержать разговор, только и всего. Анджи полагалось бы ответить — сказать что-нибудь о красоте цветущих кустов боярышника. Но ей тяжело было даже думать об этом. Через несколько коротких месяцев зеленые листья пожухнут и потемнеют. Стоит ли обращать внимание на столь быстротечный момент?
Анджи смотрела в окно на свой родной город. Хотя Уэст-Энд находился не так далеко от Сиэтла, она не была здесь несколько месяцев. Она любила свою семью, но в последнее время все реже выбиралась из дома.
Они ехали по старой части города, где за крохотными газончиками выстроились в ряд викторианские дома. Улица утопала в тени раскидистых кленов. В семидесятые годы в этом квартале кипела жизнь. Каждое воскресенье после церковной службы все собирались вместе, в каждом дворе играли дети.
Здесь, на крошечном пятачке Мейпл-драйв, время как будто остановилось. Их дом выглядел так же, как и сорок лет назад. Стены выкрашены белой краской, изумрудная отделка сверкает. Отец Анджи заботился об этом доме сорок лет. В выходные он трудился в их семейном ресторане, а каждый понедельник посвящал уходу за своим жилищем. После его смерти мать Анджи старалась сохранить эту традицию. Это стало ее утешением, попыткой сохранить связь с человеком, которого она любила почти полвека. Когда она уставала, кто-то всегда был готов прийти ей на помощь. Вот почему хорошо быть матерью трех дочерей, часто говорила она.
Конлан подъехал к тротуару и остановился:
— Ты уверена, что поступаешь правильно?
— Я ведь уже здесь!
Анджи наконец повернулась и посмотрела на него. Он тоже был на пределе. Об этом говорили его глаза, но Анджи знала, что больше он ничего не скажет, — ничего, что могло бы напомнить о ребенке, которого они потеряли несколько месяцев назад. Они молча сидели рядом. Раньше Конлан наклонился бы к ней и поцеловал, сказал бы, что любит ее, но времена, когда они были нежны друг с другом, миновали. Их любовь осталась в прошлом, таком же далеком и смутном, как детство.
— Мы можем прямо сейчас уехать. Скажем, что машина сломалась, — предложил он.
Анджи не смотрела на него:
— Ты шутишь? Они и так считают, что мы слишком много заплатили за машину. К тому же у мамы слух как у летучей мыши. Она уже знает, что мы здесь.
— Она на кухне, готовит канноли на двадцать человек. Под шумок мы можем исчезнуть.
Он улыбнулся. На секунду ей показалось, что между ними все по-прежнему, словно в машине не было привидений.
— А Ливви приготовила три кастрюльки гарнира, — пробормотала она. — Мира, наверное, связала нам скатерть и сшила одинаковые фартуки.
— На прошлой неделе у тебя было два важных совещания и съемка рекламного ролика. Твое время слишком дорого, чтобы тратить его на стряпню.
Бедняга Конлан. Они женаты четырнадцать лет, а он все еще не понял, что больше всего ценится в семье Десариа. Умение готовить было там чем-то вроде валюты, а значит, Анджи не стоила ни гроша. Только ее обожаемый папа считал успехом то, что его младшая дочь зарабатывает деньги головой, а не руками.
— Пошли, — сказала она, стараясь не думать об отце.
Анджи вышла из машины и открыла багажник. Молча вытащила оттуда картонную коробку. Внутри был роскошный шоколадный торт. Анджи уже услышала комментарии по поводу своего неумения готовить. Пока ее сестры трудились на кухне, ей как младшей дочери — «принцессе» — было позволено рисовать или смотреть телевизор. Став взрослыми, сестры продолжали работать в семейном ресторане. Это настоящее дело, говорили они, не то что работа в рекламном агентстве, как у Анджи.
— Пошли, — сказал Конлан, беря ее за руку.
В доме стоял невообразимый шум: слышались голоса, смех, дети носились вверх и вниз по лестнице. Холл был завален одеждой и обувью. В гостиной играли дети. Анджи слышала, как позади нее Конлан здоровается с мужем Миры, Винсом. Она направилась по коридору на кухню.
Мама стояла у разделочной доски и раскатывала сдобное тесто. За огромными стеклами очков ее карие глаза казались больше. На испачканных мукой щеках выступили крохотные капельки пота. За пять месяцев, прошедших после смерти папы, она сильно похудела и перестала красить волосы. Теперь они были белыми как снег.
Мира стояла у плиты, бросая ньоки в кипящую воду. Даже родив четверых детей, она осталась миниатюрной, похожей на птичку, а из-за того, что часто надевала вещи своей дочери-подростка, выглядела лет на десять лет моложе своих сорока двух лет. Она была в черных расклешенных брюках и красном свитере крупной вязки. Длинные черные волосы стянуты шнурком на затылке. В настоящий момент она говорила — как всегда. Папа шутил, что голос его старшей дочери звучит как блендер на высокой скорости.
Ливви нарезала свежую моцареллу. В черном облегающем платье из шелка она напоминала авторучку «Бик». С длиной ее каблуков могла соревноваться только ее же прическа. Давным-давно Ливви сбежала из Уэст-Энда, рассчитывая стать моделью. Пять лет назад, когда ей стукнуло тридцать четыре, она вернулась домой, горько переживая неудачу, а вместе с ней — два маленьких сына, отца которых никто из семьи никогда не видел. Она начала работать в семейном ресторане, но ей это не нравилось. Она недавно вышла замуж — в очередной раз. Все надеялись, что Салваторе Траина, избранник номер три, наконец-то сделает ее счастливой.